Официальный сайт медиа-холдинга «Очевидное-Невероятное»

Боткинская больница — одна из самых известных в Москве. Ей более 100 лет. Построена была, как в те годы считалось принятым, на частные пожертвования — и сразу с прицелом стать одной из лучших в Европе. И сегодня сюда стремятся попасть все нуждающиеся в качественном лечении, поскольку Боткинская — это всегда знак качества. Как больнице удается долгие годы сохранять лидирующие позиции в столичном здравоохранении — наш разговор с главным врачом больницы, главным хирургом Москвы, заведующим кафедрой хирургии РМАНПО, членом-корреспондентом РАН Алексеем Васильевичем Шабуниным.

Фабрика здоровья

Алексей Васильевич, Боткинская больница, которую вы возглавляете, родилась 108 лет назад, в декабре 1910 г. Основатель ее — московский купец Козьма Солдатенков, именем которого она называлась до 1920 г., а потом стала Боткинской, хотя лейб-медик Сергей Боткин здесь никогда не работал.

С.П. Боткин был первым русским лейб- медиком. До него эту должность занимали немецкие профессора. Действительно, в 1920 г. по каким-то причинам Совет народных депутатов переименовал Солдатенковскую больницу в Боткинскую. С тех пор мы гордо носим имя великого русского врача-терапевта С.П. Боткина, первого российского лейб-медика императорской семьи.

Сергей Петрович был выдающимся врачом, но мы помним и о том, что К.Т. Солдатенков пожертвовал на строительство этой больницы 2 млн золотом: по тем временам это огромная сумма, в пересчете на сегодня— более 4 млрд рубл. Он хотел, чтобы здесь появилось самое современное по тем временам медицинское учреждение, где оказывали бы помощь «без различия званий, сословий и вероисповедания». Мы эти принципы стараемся соблюдать и сегодня— быть лучшими и доступными для всех нуждающихся. У нас получают самую современную медицинскую помощь тысячи москвичей независимо от звания, сословия и религии.

Боткинская больница всегда объединяла лучших врачей, педагогов, и вне зависимости от смены эпох и политического строя врачи делали все. чтобы спасать человеческие жизни.

Давайте вспомним врачей, которыми вы особенно гордитесь.

В истории Боткинской больницы много выдающихся врачей. Это прежде всего профессор Ф.А. Гетье, первый главный врач Боткинской больницы, который контролировал строительство и ввод в эксплуатацию. А перед тем как строить больницу, он объездил весь мир. чтобы взять на заметку все самое передовое и лучшее. Профессор В.Н. Розанов, главный хирург Боткинской больницы, стал прототипом профессора Преображенского в «Собачьем сердце» Булгакова. Именно он оперировал Ленина и Сталина. У нас в больнице есть палата Ленина, где он лежал после того, как В.Н. Розанов извлек у него пулю.

Палата — тоже часть музейной экспозиции?

Да, мы ее сохранили как мемориальную, постарались оставить в ней все. как было в те годы. До сих пор история болезни «вождя мирового пролетариата» вызывает споры и разногласия специалистов. С отравлением, я полагаю, это элементы фантазии, но пуля была, ее удалили, это факт. Мы бережно храним многие исторические документы. Например, у нас есть мандат профессора Ф.А. Гетье. который подписал Ф.Э. Дзержинский. Имеется записка И.В. Сталина, и с ней связана интересная история. Когда он пришел с А.И. Микояном проведать М.В. Фрунзе, который здесь лечился, В.Н. Розанов их не пустил. Представляете, врач не пускает руководителя государства, потому что поздно пришел. Профессор В.Н. Розанов был гениальным хирургом, и я имею честь возглавлять кафедру хирургии. которую он создавал. Мы сегодня не только поддерживаем направления, которые исторически были в Боткинской больнице, но и развиваем хирургию по всем высокотехнологичным векторам развития.

Говоря о великих боткинских врачах, следует сказать о профессоре Е.А. Дамир. Это анестезиолог номер один в Советском Союзе, первый сертифицированный специалист, появившийся в нашей стране. Именно с нее начинала развиваться эта новая специальность, без которой сегодня немыслимо развитие медицины.

Неужели до прихода Елены Алимовны не существовало анестезиологии?

Как науки не существовало. В основном применялась местная анестезия, и это было колоссальным тормозом для развития хирургии. Это не позволяло выполнять сложнейшие вмешательства, что приводило к серьезным негативным последствиям. Елена Алимовна Дамир совершила прорыв, за что мы, хирурги, снимаем шляпу перед ней и помним ее всегда.

Для нас это особенно значимая фигура: Елена Алимовна была сестрой Татьяны Алимовны Дамир, жены Сергея Петровича Капицы, многолетнего ведущего телепередачи «Очевидное — невероятное», основателя и первого главного редактора журнала «В мире науки».

Конечно, все мы помним Сергея Петровича — ученого, просветителя, популяризатора науки.

Боткинская больница, если продолжать рассказ о ее истории. — это первая в Советском Союзе реанимация. это выдающийся реаниматолог профессор В. А. Неговский. Реанимация, которая у нас была создана, тоже совершила качественный прорыв. В частности, здесь заработала первая барокамера в практическом здравоохранении.

Мы гордимся нашими великими врачами, но стараемся развиваться и сегодня. У нас действуют 1.8 тыс. коек. Мы полностью переоснастили диагностическую и лечебную технику и оборудование. Мы обучили наших врачей в лучших мировых практиках и продолжаем это делать. Только затри последних года более 100 врачей и медсестер Боткинской больницы прошли стажировку в Германии, Израиле, Франции, США. Сделаны серьезные шаги вперед.

Что такое сегодня Боткинская больница?

В 2017 г. наши 1,8 тыс. коек означали 5% коечной мощности Москвы. На них мы пролечиваем с каждым годом все больше пациентов с лучшими результатами. Сегодня стационарное лечение получают более 100 тыс. пациентов в год и более 1 млн амбулаторных пациентов. Это уже 8% от всех пациентов Москвы. На нашей базе работают 24 кафедры четырех медицинских вузов и двух федеральных центров. Такого нет ни в одной больнице. На нашей базе работают более 100 профессоров, пять членов Российской академии наук, четыре действительных и ваш покорный слуга — член-корреспондент РАН, 240 кандидатов медицинских наук и доцентов. Причем половина из них заняты и на кафедре, и в больнице. Это самый большой научно-практический потенциал в Москве. 54 операционных, где ежегодно выполняется более 67 тыс. операций под наркозом. В Боткинской больнице сегодня работают девять московских городских специализированных центров, в частности гематологический и нефрологический.

А еще у вас находится крупнейший в Москве симуляционный центр.

Да, три года назад мы сделали колоссальный прорыв, когда правительством Москвы было принято стратегическое решение об организации на базе Боткинской больницы Городского медицинского симуляционного центра. Мы создали его по типу виртуальной многопрофильной клиники. За три последних года 26 тыс. московских медиков прошли стажировку на базе центра. Почему это для нас серьезный шаг вперед? Потому что мы не только продолжили применение современных технологий, но и начали транслировать их нашим коллегам. Все это дает свои результаты.

Алексей Васильевич, с каждым годом вам удается принять все большее количество пациентов. За счет чего?

Есть три основных вектора развития, прежде всего хирургии. Это внедрение малотравматичных способов лечения— лапароскопической хирургии, эндоскопических способов лечения и рент- генхирургических технологий. Сегодня эндоскопия перестала быть диагностической: при помощи эндоскопа мы выполняем по-настоящему жизнеспасительные хирургические операции.

Вот, например, тяжелый контингент больных с острой кишечной непроходимостью. Мы до последних лет были вынуждены оперировать этих пациентов по жизненным показаниям. И такие операции завершались в большинстве случаев формированием противоестественного заднего прохода (anus praeternaturalis). Сегодня наши коллеги-эндоскописты проводят стентирование толстого кишечника, когда в сдавленную опухолью кишечную стенку устанавливается стент, наподобие того как стентируют коронарные сосуды в случае инфаркта. Таким образом разрешается непроходимость. Пациент из тяжелого экстренного трансформируется в планового. Эта технология открывает путь для следующей малотравматичной операции. Мы оперируем этих пациентов лапароскопическим путем— резецируем пораженную опухолью часть кишки и формируем интеркорпоральный анастомоз. Пациент в результате получает выздоровление от тяжелого онкологического заболевания, имея всего несколько небольших проколов.

Рентгенхирургия— следующий вектор. Наши врачи, которые давно уже спасают пациентов с инфарктами и инсультами, сегодня здесь просто творят чудеса. Это экстренная хирургия, лечение травм печени, селезенки.

Берем тяжелую травму печени, внутрипеченоч- ную гематому. Еще несколько лет назад мы были вынуждены оперировать этих пациентов, когда гематома увеличивалась в размерах. Мы рассекали здоровую ткань печени, чтобы внутри органа найти поврежденный сосуд. Сегодня мы этих пациентов подаем в рентгенхирургическую операционную. где проводится эмболизация — и все, человек здоров.

Это, наверное, наиболее близкая вам тема, потому что вы гепатолог по специальности. Когда-то начинали на Кузбассе, руководили ге- патологическим центром. Можно сравнить те операции и эти?

Разница колоссальная, и не только в новых возможностях хирургии, но прежде всего — в быстром восстановлении пациентов. К сожалению, у меня получается только два операционных дня в неделю, хотя хочется намного больше. Это два моих счастливых дня.

Чем еще гордитесь?

В последние пять лет в Боткинской больнице мы снизили летальность от инфарктов с 16% до 6%, когда пациента сразу подаем в операционную и проводим стентирование. Такие операции стали рутинными. В лечении пациентов с инсультами сегодня сделан прорыв. Несколько лет назад мы начали проводить тромболизис, а год назад впервые внедрили тромбоэкстракцию. когда у больного с инсультом при поступлении в рент- геноперационной удаляется тромб. Вы знаете, я не мог поверить своим глазам, когда мне показывали этих пациентов.

Не верили, что это одни и те же люди?

Да. Когда он поступает, у него паралич, афазия, он не разговаривает. Тяжелый инвалид. Проводится тромбоэкстракция. удаляются тромбы, и на следующий день, когда он выходит из наркоза, — это здоровый человек. Ну, почти здоровый.

Почему почти?

Потому что инсульт — это всегда тяжелый диагноз, перенести его и просто забыть нельзя. Надо наблюдаться у врачей, следить за артериальным давлением, вести правильный образ жизни — словом, прежней ваша жизнь уже не будет. Иначе велик риск повторного инсульта. Важно, чтобы это хорошо понимали все пациенты. Мы стараемся не просто спасти и вылечить человека, но и убедить его в том, что он в ответе за свое здоровье. И если мы извлекли тромб, дали пациенту рекомендации— принимать препараты, разжижающие кровь, следить за давлением ит.д.,— он должен их выполнять. Тогда мы сообща достигнем нужного результата.

А ведь это касается не только инсульта, но и вообще всех состояний, которые вы беретесь лечить.

Сегодня врачи могут многое, иногда результаты просто фантастические, но все эти чудеса могут происходить только с участием самого пациента, если он борется за свое здоровье вместе с нами.

Несколько слов хотелось бы сказать и о диагностической базе больницы, которая также уникальна. Это семь компьютерных томографов, четыре МРТ, четыре ангиографа... Это действительно очень важно, потому что мы сегодня можем быстро и точно ставить диагнозы. Мы применяем малотравматичные методы лечения, которые позволяют пациенту максимально быстро восстанавливаться. Это к вашему вопросу— за счет чего мы стали быстрее лечить.

То есть мы не должны думать, что вы начали выписывать недолеченных людей?

Ни в коем случае. Тут крайне важен также наш огромный научный потенциал. Пройдусь широкими мазками по нашим клиникам. Клиника урологии, которой руководит академик О.Б. Лоран. Это ведущая урологическая клиника страны. Причем вот что ценно. Наши заведующие кафедрами— еще и руководители клиник. Это интеграция науки и практики. Например, кафедра хирургии, где все профессора и доценты — сотрудники больницы. Кафедра нейрохирургии— это более 1,5 тыс. операций на головном мозге. Кафедра травматологии и ортопедии, Московский городской центр эндопротезирования — 2 тыс. эндопротезирований в год. Наша клиника травматологии — это центр компетенции по тяжелейшей сочетанной травме. Пациенты с тяжелыми переломами таза — это те, которые раньше вынуждены были находиться на больничной койке более шести месяцев. Сейчас мы оперируем их. собираем раздробленный таз. как ожерелье, на металлических конструкциях. И пациент на следующий день встает.

А наш Московский гематологический центр — это 35 тыс. пациентов с раком крови ежегодно. Академик А.Г. Румянцев — идеолог нашей боткинской гематологии, внедрение высокотехнологичных и суперсовременных протоколов позволило нам увеличить пятилетнюю выживаемость больных хроническим миело- и лимфолейкозом до 85%. Это очень серьезные цифры. И это реально спасенные люди.

—Алексей Васильевич, а какие у вас есть свои разработки, авторские оперативные технологии?

Клиника хирургии Боткинской больницы занимается всеми направлениями — это и экстренная, и плановая хирургия, и онкология. Онкология, к сожалению. занимает все больше пространства в нашей работе. И мы научились уже много лет назад выполнять самые сложные резекции печени, удаляя половину, две трети печени. Но по статистике мы чаще сталкиваемся с ситуациями, когда опухоль достигает столь больших размеров, что резекция возможна технически, но невозможна практически.

Что это значит?

Технически мы можем резецировать пораженную часть печени, но остающейся части печени не хватит для того, чтобы пациент выжил. И тогда мы разработали специальную методику: мы проводим при помощи наших коллег— эндоваскулярных рентгенхирургов эмболизацию пораженной опухолью части печени, вводим в сосуды специальный химиопрепарат, который действует на опухоль, а за это время в течение месяца остающаяся левая доля печени увеличивается в два — два с половиной раза. Печень регенерирует. Таким образом мы переводим пациента из статуса неоперабельного в операбельного и после этого выполняем резекцию печени.

Мы исследовали этот феномен и разобрались, в чем же причина того, что печень так быстро регенерирует. Дело в том, что увеличивается кровоток. При помощи ОФЭКТ-КТ мы разработали уникальную методику определения остающейся функционирующей части печени. При этом четко распределили больных, чтобы понять, кому именно такая методика выращивания печени показана.

Потрясающе! Такие операции вы, наверное, и делаете в эти два своих счастливых дня в неделю?

Да. это самые сложные и самые интересные операции.

Следующая ситуация — опухоль поджелудочной железы. Мы знаем, что в онкологии лучших результатов удается достичь, когда сочетаются все виды лечения — лучевая терапия, химиотерапия и резекционные способы. Но применить их у пациентов с опухолью поджелудочной железы до последнего времени было невозможно.

В нашей клинике была разработана эта технология. и мы назвали ее «гибридные способы лечения больных раком головки поджелудочной железы». При поступлении мы проводим химиоэмболизацию пораженной опухолью части поджелудочной железы, через некоторые время подаем больного в операционную, выполняем резекцию пораженной части и тут же. в завершение операции, проводим интраоперационную лучевую терапию. То есть во время одной госпитализации все три стрелы онкологии направлены на выздоровление пациента. Это позволило реально увеличить продолжительность жизни.

Этот пример — тоже из области интеграции науки и практики.

Именно так. Наши коллеги разработали уникальную методику стентирования при опухолевой непроходимости толстого кишечника. Мы внедрили эту методику не только у себя, а через симуляционный центр по Москве. Мы маршрутизировали пациентов с опухолевой непроходимостью не во все больницы, как это было раньше, а в десять больниц, где владеют этими методиками — стентированием и лапароскопией. Мы обучили эндоскопистов методике стентирования, но практики без науки не бывает. Хотя говорят, что хирургия — это не наука.

Кто так говорит?

Есть такие люди, в том числе и среди врачей. Какие, дескать, хирурги ученые? Они там что-то шьют, режут. Но и сегодня, и во все времена хирургия заставляет думать, а не просто оперировать.

Мало того, хороший хирург стремится к тому, чтобы как можно меньше резать. Лучшая хирургия — это минимальная инвазивность.

Да, хороший хирург— не тот. кто хорошо прооперировал, а тот, кто вылечил без операций. Лучшая операция— это отсутствие операции. Парадоксально, но факт. И если операция необходима, то выполнить ее нужно наименее травматично. Вот для этого нам и нужна наука.

Но хирургия — это не только наука. Это еще и искусство. Искусство высочайшего уровня! Вот мы получили научно разработанную технологию стентирования. Но как долго держать этот стент? Когда прооперировать больного? Мы провели впервые в России исследования на эту тему. Мы изучили. что же происходит с кишечной стенкой в первые семь дней, во вторые семь дней, и поняли на основании электронной микроскопии, гистологического исследования, МРТ, КТ. что оптимальный срок для лучшего применения следующей технологии — лапароскопической резекции — составляет 21 день. Именно в этом и есть интеграция науки и практики: мы не просто применяем все, что увидели, а преломляем это через собственную призму научной и практической работы. А искусство в том, чтобы все это осуществить красиво, изящно, безболезненно.

Хочу вас спросить как главного хирурга Москвы: что вас беспокоит больше всего в состоянии хирургической отрасли?

Москва показывает в последние годы реальные изменения в положительную сторону. И это случилось не просто так. У нас 1,5 тыс. хирургов в Москве в системе Департамента здравоохранения. Наши доктора направлялись на стажировки, проходили практику в лучших мировых научных центрах. Например, в последнее время мы дружим с Южной Кореей. Она показала еще большее чудо, чем было у японских коллег. Их развитие настолько молниеносное и поражающее, что мы, направляя туда хирургов, уверены в результате. Корейский хирург берет нашего доктора за руку в семь утра и выпускает ее только поздно вечером. И наш доктор две недели находится с ним безотрывно — в операционной, на консультативном приеме, на консилиуме. Мы получили от этого желанный результат. Наши врачи стали возвращаться и говорить: закупите нам это, мы хотим вот эту методику.

Закупают? Нет с этим проблем?

С этим всегда есть проблемы, во всем мире, потому что хирурги хотят большего, чем есть на самом деле. Мы в нашем симуляционном центре обучили более половины московских хирургов методикам лапароскопической и роботической хирургии. Результат не замедлил себя ждать. В 2014 г. процент лапароскопических операций составлял чуть больше 30, а после этих шагов в 2017 г. он увеличился до 64,5. В 2018 г. мы перевалили рубеж 70%.

А что за хирургическая технология дневного стационара у вас внедрена?

Мы поехали в Швейцарию в стационар кратковременного пребывания— специально, чтобы перенять эту технологию. На конференциях мы услышали от наших скандинавских коллег, что у них 80% больных оперируются в стационаре одного дня. Но, честно говорю, мы не поверили.

Приехали — в самом деле так. Конечно, это легкие пациенты, которые не требуют длительной госпитализации. Но по статистике они занимают большее количество коек. Разумеется, швейцарские врачи тоже сохранили сложные ситуации в обычном— круглосуточном— стационаре, но грыжи, холециститы, липомы, весь этот обширный пул заболеваний оперируется в стационаре одного дня.

В 2017 г. мы открыли в Москве стационары краткосрочного пребывания. В 2018 г. в них выполнено более 18% всех операций. Причем, и это принципиально, мы это сделали только на базе многопрофильных больниц. Потому что, если что-то случается, а в хирургии нужно быть всегда к этому готовыми, пациент сразу перемещается на круглосуточную койку. Здесь есть вся диагностическая круглосуточная служба. Это действительно уникальный проект, очень важный для пациентов прежде всего трудоспособного возраста и экономически значимый для лечебного учреждения.

У нас все разговоры с вами, что вполне естественно, вокруг хирургии. Однако больница ваша имеет не только хирургические отделения. Давайте скажем несколько слов о том, что есть уникального и интересного в этом плане.

Отличие Боткинской больницы от любой другой в том, что в ней представлены все направления медицины, которые только имеются на сегодня. Это и терапевтическая служба, и мощная кардиология, и региональный сосудистый центр, нефрология, пульмонология...

Сейчас мы привели в порядок все старые корпуса больницы. В четырех из них осуществляется капитальный ремонт. В следующем году к нам переезжает офтальмологическая клиника, которая трансформируется в Московский городской офтальмологический центр. А вообще ушедший 2018 г. для нас был просто уникальным.

Чем же?

В апреле впервые в истории Российской академии наук состоялся выездной пленум отделения медицинских наук на базе Городской клинической больницы им. С.П. Боткина. Около 100 действительных членов академий приехали к нам, познакомились с работой больницы. Их по-настоящему удивил тот научный потенциал, которым мы располагаем. Академией было принято постановление о том, что Боткинская больница готова для внедрения следующего медицинского направления — трансплантации органов. В июне в больнице были выполнены первые трансплантации почки и печени. За пять прошедших месяцев мы выполнили 25 трансплантаций почки и десять — печени. Это мощный старт. Наши коллеги-трансплантологи удивляются и по-хорошему завидуют.

Вы сами проводили трансплантации?

Да. и это удивительные ощущения. Я 30 лет работаю хирургом и всю жизнь резецирую жизненно важные органы, удаляю половину или две трети пораженного опухолью органа. В лучшем случае — когда кишечник резецировал и сшил. Здесь же технологии граничат с чудом. Ты берешь холодную, серую, безжизненную донорскую печень. вшиваешь все сосуды и желчные протоки (а печень, как губка, вся состоит из сосудов и желчных протоков), пускаешь кровоток — и она на глазах меняет цвет, у тебя в руках становится теплой. Из желчного протока начинает капать желчь. Это в самом деле необыкновенное чувство.

Вы, наверное, ощущаете себя творцом? Так и хочется сказать: да будет жизнь!

Это волшебство — новая жизнь. Счастье для хирурга. Но подготовка была кропотливой и долгой. Наши доктора стажировались в лучших московских и зарубежных клиниках. Важно, что старт дан в многопрофильной больнице. В мире уже доказано, что именно в многопрофильных клиниках это приносит лучшие результаты. Мы стартовали сразу по четырем направлениям: почка, печень, роговица, костный мозг. На сегодня у нас уже сделано 79 роговиц и десять пересадок костного мозга.

Как все эти пациенты сейчас себя чувствуют?

Самое главное — они все живы. С печенью все прошло великолепно. С почкой — это всегда сложные соматические больные, с диабетом, но результаты тоже хорошие. Витальных осложнений мы не получили ни в одном случае. И что очень важно — мы не приглашали внешних специалистов. Начиная с первых трансплантаций и по нынешний день мы все делаем сами. А еще одна важная вещь про 2018 г. — это чемпионат мира по футболу.

Какое отношение вы к нему имеете?

Дело в том, что мы были назначены уполномоченной больницей. Профессор Эфраим Крамер, главный медицинский инспектор FIFA, объездил все больницы Москвы и сказал: Боткинская.

А по каким критериям он выбирал?

Он врач-реаниматолог. Мы его привели к себе в реанимацию, где у нас поток со скорой помощи с язвами, кровотечениями, перфорациями. Он посмотрел, заглянул в каждое укромное место и принял решение. И за чемпионат к нам поступило более 400 спортсменов, членов FIFA, болельщиков. Случаи были и самые сложные, и самые курьезные.

Расскажите.

Например, гражданка Нигерии, которая так активно болела за свою команду, что у нее начались преждевременные роды. Она родила в нашем родильном доме, назвала сына Иваном. Но на этом все не закончилось. Как выяснилось, она специально приехала рожать в Москву, у нее денег нет. и наша молодая доктор забрала ее к себе домой. Мы ее спрашиваем: «Зачем ты это сделала?» А она: «Ну ей же негде жить». В итоге мы через посольство еле отправили их домой, в Африку.

Гражданин Великобритании, болельщик—тяжелейший инсульт. Проведена тромбоэкстракция. Жизнь спасена. Польский гражданин с инфарктом в клинической смерти, то же самое — в операционную. стентирование — жив, здоров. И так 400 пациентов.

И все живы?

Конечно. Когда профессор Крамер посещал тяжелых пациентов, он сказал нам много приятных слов и рекомендовал представителям Катара, где пройдет следующий чемпионат мира, приехать к нам. чтобы перенять наш опыт. Они уже были у нас. смотрели, учились.

Ваши доктора во время ЧМ говорили по- английски?

По-английски — это само собой. Но были также доктора, которые говорили и на других языках. То есть мы сделали все для того, чтобы чемпионат мира с медицинской стороны прошел на высочайшем уровне. И это у нас получилось.

Как интересно и неожиданно узнавать о медицинской стороне чемпионата мира. Бели бы вас попросили сформулировать, чем уникальна Боткинская больница, что бы вы сказали?

Прежде всего, это люди. Это четырехтысячный коллектив профессионалов высочайшего класса. В Боткинской больнице всегда собирались врачи, преподаватели, но вот эта интеграция науки и практики дает особенно ценные результаты. Научные труды сотрудников клиник Боткинской больницы по-настоящему служат примером эффективного внедрения идеологии и методологии доказательной медицины в практическое здравоохранение. Стены Боткинской больницы, где уже более 100 лет лечат людей, — это не просто стены. Их, как атланты и кариатиды, держат наши врачи, медицинские сестры, чтобы спасать человеческие жизни. Ну а то, что в Боткинской больнице есть все направления медицины, — лишь следствие интеграции науки и практики.

Я счастливый человек, мне повезло, что я уже около 20 лет работаю в Боткинской больнице. В ней есть особый дух. Она не верит словам, а верит делам. Сохраняет память о тех врачах, которые посвящают себя спасению людей, других она сюда просто не пускает. Это особенное внутреннее состояние. Не знаю, как это назвать, но это— великая больница.